Российская академия наук Институт российской истории
В.И.Бовыкин
ФИНАНСОВЫЙ КАПИТАЛ В РОССИИ НАКАНУНЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
серия
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ДОКУМЕНТЫ, ИССЛЕДОВАНИЯ, ПЕРЕВОДЫ
Москва РОССПЭН 2001
ББК 63.3(2)524 Б 72
Издание осуществлено при содействии Российского гуманитарного научного фонда проект № 00-01-16074д
Бовыкин В.И.
Б 72 Финансовый капитал в России накануне Первой мировой войны. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. - 320 с.
Что представляла собой Россия к 1914 г., когда она достигла высшей точки капиталистического развития? По этому вопросу высказываются разные мнения. Автор данной книги пытается дать на него свой ответ. Его книга основана не на предположениях, а на документах. В их поисках он работал во многих архивах в стране и за рубежом. Ему удалось, в частности, получить доступ к материалам об операциях в России, сохранившимся в архивах крупнейших французских банков. Это позволило автору представить картину предвоенного подъема российского народного хозяйства во всей ее сложности и противоречивости, выяснить роль иностранного капитала в экономической жизни страны, показать позиции монополий и банков.
Книга рассчитана как на специалистов-историков, так и на всех, интересующихся историей своего Отечества.
О «Российская политическая энциклопедия», 2001.
ISBN 5 - 8243 - 0228 - 4
© Бовыкина В.И. наследники, 2001.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая вниманию читателя книга — посмертная публикация исследования, принадлежащего перу крупнейшего специалиста в области финансовой и экономической истории — В.И.Бо-выкина. Книга завершает собой трилогию, работа над которой проходит красной нитью через всю творческую, да и, конечно же, личную биографию автора. Первая книга — «Зарождение финансового капитала в России» — увидела свет 34 года тому назад и едва ли не впервые в советской историографии повернула обсуждение темы из области идеологии в сферу науки. Все три книги (вторая — «Формирование финансового капитала в России. Конец XIX века — 1908 г.» вышла в свет в 1984 г.) базируются на уникальном архивном материале, мало кому доступным и по сию пору, поскольку именно Валерий Иванович, благодаря своей настойчивости и обаянию собственной личности, получил уникальную возможность работать в архивах крупнейших французских и бельгийских частных банков, таких как: «Лионский Кредит», «Со-сьете Женераль», а также в Национальном архиве Франции, Экономическом и финансовом архиве Министерства экономики, Дипломатическом архиве МИД Франции, Генеральном архиве Королевства Бельгии и др.
Разумеется, этим не исчерпывается источниковая база этого фундаментального исследования. Сегодня можно говорить о фронтальном обследовании отечественных (в границах бывшего СССР) архивов, проведенном ученым. В научный оборот были впервые вовлечены массивы архивной информации, что делает книги трилогии уникальными. Конечно, это обстоятельство не ставит точку в разработке темы, но совершенно определенно можно сказать, что не только дальнейшее изучение истории финансового капитала и смежных тем возможно исключительно на базе трилогии В.И.Бовыкина, но и всю отечественную историографию досоветской России невозможно представить без этих трех книг.
За много лет до своего ухода из жизни Валерий Иванович предлагал заключительную книгу трилогии в одно из научных издательств. При подготовке нынешнего издания использован именно этот более полный и, видимо, окончательный вариант рукописи (в архиве В.И.Бовыкина сохранилось 2 варианта книги, сильно различающихся по содержанию и объему), с которым 15 лет назад
3
работал издательский редактор. Именно благодаря этой, с позволения сказать, «работе» книга и не увидела свет вовремя, существенно обеднив мировую историографию вопроса. Более беспардонное обращение с авторским текстом, возможно, вполне обычное для того времени, трудно себе представить. Автор забрал рукопись из издательства и отложил, что называется, до лучших времен. К сожалению, в тексте рукописи образовались лакуны — оказались утраченными несколько статистических таблиц, которые так и не удалось обнаружить в обширном архиве автора. Эти незначительные утраты, по счастью, не умаляют того научного значения, которое имеет нынешняя публикация этой книги. «Финансовый капитал в России накануне первой мировой войны» вместе с недавно опубликованной нами другой работой В.И.Бовыкина «Французские банки в России», которая переведена на французский язык и скоро увидит свет в серии «История экономики и финансов Франции» (издаваемой Министерством экономики, финансов и промышленности Франции), несомненно войдут в золотой фонд отечественной исторической науки.
А. Сорокин
ВВЕДЕНИЕ
Эта книга завершает цикл исследований, посвященных истории формирования финансового капитала в России. Проблема, которой она посвящена, отнюдь не была обделена вниманием в советской историографии. Однако трудно назвать другую проблему, изучение которой носило бы столь же неровный, скачкообразный характер. Вспышка интереса к ней во второй половине 20-х годов, породившая ожесточенные дискуссии, сменилась длительным застоем. Новая мощная волна исследований этой темы, поднявшаяся на исходе 40-х годов, в середине 60-х годов, точно натолкнувшись на какое-то препятствие, вдруг захлебнулась, и вновь более чем на целое десятилетие воцарилась мертвая зыбь. И каждый раз при этом происходила как бы смена поколений исследователей. Немногие из тех, кто занимался указанной проблемой в 20-е годы, остались ей верны в дальнейшем. Большинство тех, кто занялся ею, в середине 60-х годов спешно покинули, оставили незавершенными начатые исследования. И снова очередной подъем изучения данной темы был связан с притоком свежих сил.
Моя работа по исследованию процессов формирования финансового капитала в России началась еще в первой половине 50-х годов, когда по инициативе и под руководством А.Л.Сидорова резко активизировалось изучение экономической проблематики российского империализма. Большое влияние на ее развитие оказал И.Ф.Гиндин. Начавшись, как часть работы целого коллектива исследователей, она пережила те же взлеты и падения, которые были характерны для изучения данной проблемы в советской историографии. В процессе затянувшегося исследования неоднократно видоизменялся его замысел. Первоначально он ограничивался периодом предвоенного промышленного подъема, именно тем периодом, которому посвящена данная книга. Но неизученность предшествующих процессов вынудила значительно расширить рамки исследования и начать его с 80—90-х годов XIX века. Результатом этого явилась книга «Зарождение финансового капитала в России» (М., 1967). Следующий этап работы, естественно, преследовал цель заполнить образовавшуюся лакуну — период кризиса и депрессии. Ему была посвящена вторая часть цикла — «Формирование финансового капитала в России (конец XIX в. — 1908 г.)» (М., 1984), данная монография является ее продолжением.
5
Основное направление проводимого исследования осталось прежним. Его основу составила разработка архивных материалов российских банков. Все они подверглись систематическому и по возможности исчерпывающему изучению. Представившаяся возможность использовать архивы французских банков позволила в какой-то мере компенсировать пробелы, имеющиеся в дошедших до нас остатках архивов российских банков. Необъятные по своему объему архивные фонды промышленных предприятий подверглись выборочному исследованию. Главное внимание было уделено архивам предприятий тяжелой промышленности, особенно машиностроительным и металлургическим. При освещении рассматриваемых процессов в ряде других отраслей российской промышленности — нефтяной, текстильной, пищевкусовой — были использованы результаты исследований других авторов.
В заключение этого короткого вступления мне остается выразить глубокую благодарность всем, кто имел отношение к подготовке этой книги.
Глава I
ОБЩИЕ УСЛОВИЯ И ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX вв. МЕСТО РОССИИ В МИРОВОЙ СИСТЕМЕ КАПИТАЛИЗМА
Россия относилась к числу стран, вступивших на путь капиталистического развития в то время, когда капитализм, утвердившийся в нескольких европейских государствах, стал определять генеральное направление мирового исторического процесса, формируя ту историческую среду, в которой происходило развитие остальных территорий Европы и всего мира. Капиталистическая эволюция этих стран представляла собой результат сложного взаимодействия закономерностей развития, имманентных их общественным структурам, и давления мирового капитализма.
Изучение механизма такого взаимодействия породило огромную мощь литературу. Это — разноплановые конкретно-исторические исследования, в которых рассматриваются международные экономические связи различных стран в ходе их капиталистического развития и сравниваются свойственные им характерные черты этого развития, а также разнообразные обобщающие труды. Подавляющая их часть принадлежит перу зарубежных ученых1. Среди последних особого упоминания заслужили венгерские историки И.Беренд и Д.Ранки, авторы цикла исследований, посвященного вопросам капиталистического развития стран европейской иерархии, где значительное внимание уделено России2.
Воздействие передовых капиталистических государств на страны, отстававшие в своем развитии было многообразным и далеко не однозначным. Оно проявлялось не только в распространении производственного опыта и технической мысли, экспорта машин и технологий, предоставлении инженерных кадров и капиталов, т.е. всего того, что укладывается в ленинскую формулу «пример и помощь» старых капиталистических стран молодым3. Вместе с тем это воздействие деформировало естественный процесс развития последних и несло угрозу экономического и даже политического их подчинения. Итоговый результат противоборства этих противоречивых тенденций зависел от многих факторов.
Способность к восприятию положительных проявлений воздействия более развитых государств и защите от его отрицатель
7
ных последствий определялась прежде всего уравнением социально-экономического развития тех стран, которые оказались объектами такого воздействия4.
Возможность использования «примера в помощи» более развитых государств заимствования их технических достижений и организационно-хозяйственного опыта создавала предпосылки для ускорения темпов индустриального развития стран, позднее начавших свой переход к капитализму, позволяя им в той или иной мере миновать промежуточные этапы становления крупного машинного производства. Однако до начала XX в. эта возможность была реализована сравнительно немногими странами. Как показала мировая история, для превращения ее в деятельность требовались определенные условия. Отделение промышленного производства от земледелия являлось выражением глубинных процессов общественной эволюции. Будучи результатом далеко зашедшего разложения натурального хозяйства и складывания общественного разделения труда, оно означало качественный сдвиг в развитии не только производительных сил, но и производственных отношений. Вот почему привнесение извне в отставшие страны отдельных элементов промышленного производства — техники, организационных форм, капиталов — могло иметь последствия только при наличии там необходимых предпосылок для их адаптации. Образно говоря, вывезенные из передовых государств Западной Европы, семена индустриального развития были способны дать всходы лишь в том случае, если почва для них оказывалась подготовленной. Достаточно напомнить, что промышленная революция в России стала совершившимся фактом только после отмены в 1861 г. крепостного права, хотя возможность ввоза машин из-за границы и производства их внутри страны на основе иностранного опыта открылась задолго до реформы.
Второе необходимое условие реализации исторической тенденции ускорения индустриального развития молодых капиталистических стран — политическая их независимость, способность оградить свой внутренний рынок от конкуренции более развитых в промышленном отношении держав, ибо существование последних не только открывало возможность использования их опыта, но и представляло собой серьезную угрозу становлению крупной промышленности в других странах.
Наконец, использование иностранных капиталов могло иметь долговременный положительный эффект, если выкачивающиеся из страны прибыли не превышали приток новых вложений, и это использование не вело к политической зависимости государства, неспособного «жить по средствам». Опыт ряда стран, и прежде всего США, в экономической истории которых импорт капиталов из-за границы сыграл большую роль, свидетельствует о том, что при высокой динамичности развития народное хозяйство в состоянии ассимилировать иностранные капиталы. Исследование американского историка Д.Мак-Кея выявило, что и в России в конце
8
XIX — начале XX в. наблюдался аналогичный процесс5. Но в США сумма размещенных за границей' государственных займов, неуклонно снижавшаяся с 70-х годов, составляла в начале XX в. небольшую часть всей заграничной задолженности страны. А в России на долю внешнего государственного долга, рост которого прекратился только в 1908—1912 гг., приходилось накануне Первой мировой войны 3/5 общей суммы заграничной задолженности. Сравнение стран европейской периферии показывает, что там, где политическая надстройка в большей мере соответствовала потребностям капиталистического развития и не нуждалась в финансовой поддержке извне, иностранные государственные займы играли к началу XX в. меньшую роль в импорте капиталов из-за границы.
Характер воздействия более развитых стран на менее развитые и отношения между ними, естественно, не оставался неизменным. В орбиту мирового капиталистического хозяйства втягивалось все большее число стран, усложнялась его структура, менялись и становились многообразнее формы мирохозяйственных связей. Страны, являвшиеся первоначально более или менее пассивными объектами воздействия извне, по мере их капиталистического развития сами вступали на путь внешней торговой и финансовой экспансии и, внедряясь в складывавшуюся систему международного разделения труда и мирового рынка капиталов.
Проблема «Россия и Запад», т.е. проблема взаимоотношений России с более развитыми странами Западной Европы и их воздействия на процесс эволюции и роста российского народного хозяйства, вызывает споры на протяжении не менее двух столетий. Напомню, что вопрос о судьбах капитализма в России, а следовательно, и о перспективах воздействия на нее капиталистических стран Западной Европы, занял на исходе XIX в. центральное место в развернувшейся тогда идейной борьбе, в ходе которой формировались основные политические направления, проявившиеся в трех российских революциях начала XX века.
В результате Октябрьской революции и уничтожения капиталистических отношений в нашей стране этот вопрос постепенно утратил свое непосредственно практическое значение, перейдя в область истории. Но, поскольку проблемы социалистического строительства были во многом обусловлены тем наследием, которое досталось новому обществу от российского капитализма, за пределами СССР капитализм продолжал существовать и развиваться, вопрос о судьбах российского капитализма, трансформировавшийся в вопрос о закономерности победы социалистической революции в России, сохранил свое политическое звучание. Его трактовка оказалась связана с обоснованием выбора путей построения социализма и оценкой перспектив мирового общественного развития.
Политизация освещения итогов капиталистического развития России наложила свой отпечаток не только на советскую истори
9
ографию, она явно ощущается и в западной, особенно социологической литературе. Политические симпатии и идеологические различия, разделяющие историков-марксистов и немарксистов — в вопросе об исторических судьбах мирового капитализма, естественно, влияли на трактовку теми и другими причин Октябрьской революции и степени ее экономической обусловленности. Однако в отношении установления уровня капиталистического развития России споры ведутся как среди историков-марксистов, так и немарксистов. Они, на мой взгляд, вызываются не только идеологическими расхождениями, но и объективными трудностями сопоставления процессов капиталистической эволюции и оценки их результатов в России и в других странах, в силу несоразмерности их территорий, соединения в едином государственно-территориальном комплексе Российской империи метрополии и колоний, неравномерности развития отдельных ее регионов, характерной для нее переплетенности капиталистических отношений и пережитков крепостничества. Все это не раз порождало представления об уникальности исторического пути России, особом типе российского капитализма.
Но сравнительно-исторические исследования показали, что в мире нет хотя бы двух одинаковых капиталистических государств. Каждое государство представляет собой явление уникальное. По мере приобщения к капитализму все большего числа стран, наряду с подчинением их экономической жизни общим закономерностям капиталистического воспроизводства, в каждой стране на основе особенностей ее географического положения, природных ресурсов, исторического развития и общественного устройства складывалась единственная в своем роде народно-хозяйственная система, отличительные черты которой и определяли ее место на мировом рынке в условиях прогрессирующего международного разделения труда.
Именно эти свойства общности и индивидуальности капиталистических стран, обусловливавшие возможность и необходимость их экономического взаимодействия, обеспечивали противоречивое единство формировавшейся мировой системы капитализма. Неудивительно, что еще в конце XIX — начале XX в. они привлекли к себе внимание тех исследователей, которые по свежим следам событий стали изучать процессы интернационализации экономической жизни капиталистических стран, видя в них признак вступления капитализма в новый этап своего развития. На этой основе уже в то время зародилась классификация стран, составляющих мировую капиталистическую систему. Деление их на индустриальные и аграрные, метрополии и колонии, кредиторов и должников послужило исходным моментом в ее разработке.
Важный вклад в эту разработку внес В.И.Ленин, для которого определение места России в мировой капиталистической системе имело принципиальное значение. На исходе XIX в., отмечая «громадные особенности» России «как в экономическом, так и во вне
10
экономическом отношении», состоявшие прежде всего в том, что «ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом», В.ИЛенин в то же время обращал внимание на тождественность основных черт капиталистической эволюции России и стран Западной Европы6. В особенностях России он усматривал проявление более ранней стадии капиталистического развития: «Капиталистическая эволюция настолько сблизила уже общий экономический строй не только западно-европейских государств по сравнению друг с другом, но и России по сравнению с Западом, что основные черты экономики крестьянского хозяйства в Германии оказываются те же, что и в России. Только тот процесс разложения крестьянства, который был подробно доказан русской марксистской литературой, в России находился на одной из начальных стадий развития...»7.
Вместе с тем размышления об особенностях капиталистической эволюции России по сравнению с передовыми странами Западной Европы навели В.ИЛенина на мысль о возможности различных типов развития капитализма, ибо отдельные черты капиталистической эволюции России, не будучи свойственны всем странам, тем не менее являлись типичными для многих из них. Эта мысль легла в основу ленинского учения о двух основных типах капиталистического развития — «американском» («крестьянском») и «прусском» («помещичьем») — в зависимости от того, разрушалось или сохранялось в ходе буржуазного переустройства общества дворянское землевладение, утрачивали или удерживали крупные аграрии политическое господство в государстве8. Ко второму типу капиталистического развития, наряду с Германией, а также Австро-Венгрией, Италией, Испанией, Японией, В.ИЛенин относил и Россию. Как видим, государства, «общая капиталистическая природа» и «общий закон развития» которых были, по мнению В.ИЛенина, «несомненны»9, группировались им, исходя из типа и стадии их капиталистического развития. В России он видел государство прусского типа с незавершенными буржуазными преобразованиями.
Следующим шагом в изучении структуры мировой капиталистической системы явилась ленинская группировка стран мира, основывавшаяся на времени прохождения ими этапа утверждения капитализма. Она представляла собой, если пользоваться современными понятиями, опыт «эшелонирования» мирового капиталистического развития. Отмечая необходимость учета различия «между странами с давно законченными и с незаконченными буржуазно-демократическими преобразованиями», В.ИЛенин указал на признак такого различия: «во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом была связана с национальными движениями»10. На этой основе он предложил выделить следующие группы стран:
11
1) передовые капиталистические страны Западной Европы и США, «где национальное движение — прошлое»;
2) восток Европы (Австрия, Балканы, Россия), «где оно — настоящее»;
3) полуколонии и колонии, «где оно — в значительной степени — будущее»1 К
В дальнейшем при подготовке брошюры «Статистика и социология» В.И.Ленин составил воспроизводимую ниже схему, наглядно показавшую зависимость места отдельных стран мира в системе международных финансовых и политических связей начала XX в. от времени утверждения капитализма в этих странах, определяемого, исходя из признания его совпадения с эпохой буржуазно-демократических национальных движений12.
Картина дележа мира (в связи с национальным развитием)
Финансово-и политически-самостоятельные страны Финансово-несамостоятельные, политически самостоятел ьн ые страны Полуколонии (Китай) Колонии и политически-зависимые страны
250 500
350
300 250
1649
1789
1848 1848
1871 1905 1911 XX век
финансовая «зависимость»
финансовая + отчасти политическая
финансовая и политическая зависимость
Даты (эпохи) великих буржуазно-демократических движений. национальных
В рамочках здесь указано ориентировочные числа жителей каждой из четырех групп стран (в млн.). В первую группу В.ИЛенин включил Англию, Германию, Францию и США; во вторую — государства Восточной Европы, в том числе Россию и Австро-Венгрию, «западно-европейские мелкие страны», Японию, а также «часть южной и средней Америки». Сюда же при состав
12
пенни этой схемы им была включена Турция13. Но в тексте брошюры «Статистика и социология» он отметил, что ее «географически правильнее считать азиатским государством, а экономически "полуколонией"»14.
Таким образом, В.И.Лениным выделены четыре эшелона капиталистического развития: первый образовали страны, где капитализм утвердился до 1848 (1871) г., второй — те, в которых его утверждение произошло между 1848 и 1905 г., третий — вступившие на путь буржуазно-демократических преобразований в начале XX в., четвертый — еще не вступившие ко времени составления схемы на этот путь. Отнесение отдельных стран к той или иной из выделенных в схеме групп не бесспорно. Оно вызывало в ряде случаев колебания и у В.ИЛенина15. Однако сам принцип данной группировки, основывающийся на учете качественных отличий положения в мировой капиталистической системе стран, приобщавшихся к капитализму на разных этапах ее формирования, выдержал экзамен времени.
За многие годы, прошедшие с тех пор, когда была составлена эта схема, накоплен богатейший фактический материал, характеризующий капиталистическое развитие отдельных стран, регионов и всего мира. Резко возросший после второй мировой войны интерес зарубежных экономистов к изучению механизма экономической динамики, в частности, к исследованию факторов роста, а также путей преодоления отсталости, и в связи с этим обращение некоторых из них к анализу исходных этапов капиталистического развития, породившие ряд историко-социологических теорий: «стадий роста» У.Ростоу16, «динамики модернизации» С.Блэка17, «стадий экономической отсталости» АГершенкрона18 и др. — все это стимулировало сравнительные историко-экономические исследования на Западе, в том числе и такие, где объектом для сравнения являлась Россия19. Использовав методы как стадиально-диахронического, так и синхронического анализа20, эти исследования, несмотря на присущие им в той или иной степени недостатки в освещении истории России, обусловленные влиянием распространенных теоретических стереотипов или тенденциозных общих представлений, а отчасти ограниченностью источниковой базы, дали обильную пищу для размышлений о сходных чертах и отличиях экономического роста стран, принадлежащих к разным эшелонам мирового капитализма, о характере их взаимодействия в процессе его становления и развития.
В осмыслении накопленного багажа фактов и наблюдений, относящихся к эшелону, к которому принадлежала Россия, наибольший интерес, пожалуй, представляют упомянутые выше труды И.Беренда и Д.Ранки. Начав с изучения региональных особенностей экономического роста стран Центральной и Восточной Европы в XIX—XX вв., они вышли на проблему индустриального развития европейской периферии, как одного из эшелонов мирового капитализма.
13
Для советской историографии до последнего времени характерно, как уже отмечалось выше, почти полное отсутствие сравнительных исследований, в которых процессы капиталистического развития России анализировались бы в сопоставлении с аналогичными процессами в других странах. Утверждения об особенностях российского капитализма в большинстве своем либо совершенно голословны, либо носят умозрительный характер, являясь результатом сравнения картины реальной экономической жизни в России с некоей абстрактной моделью «классического» капитализма. В течение длительного времени решение вопросов о месте России в мировой капиталистической системе, о специфике российского капитализма начала XX в. определялось не историческими исследованиями, а каноническими априорными формулами. Такую роль играл прежде всего сталинский тезис, о том что «Царская Россия была величайшим резервом западного империализма не только в том смысле, что она давала свободный доступ заграничному капиталу, державшему в руках такие решающие отрасли народного хозяйства России, как топливо и металлургию, но и в том смысле, что она могла поставить в пользу западных империалистов миллионы солдат»21. Выросшая из него «концепция» полуколониальной зависимости России, которая с середины 30-х годов приобрела характер непререкаемой догмы, предписала историкам совершенно определенные оценки степени отсталости России и характера ее отношений с западно-европейскими державами22. А трактовка особенностей монополистического капитализма в России с конца 40-х годов оказалась подчинена ложной интерпретации ленинского термина «военно-феодальный империализм»23. Когда же к середине 60-х годов советские историки отказались от «концепции» полуколониальной зависимости России и от использования термина «военно-феодальный империализм», для характеристики российского монополистического капитализма, выяснилось, насколько сильна сложившаяся за долгие годы привычка к приоритету априорных формул над результатами конкретно-исторических исследований. В результате вместо отвергнутых формул стали предлагаться новые, вычитанные из работ В.И.Ленина (тезис об «октябристском капитализме») или приписанные ему («концепция» многоукладное™ экономики России24).
Общее место в советской политической литературе является признание России начала XX в. страной «среднего уровня капиталистического развития». Получив одобрение авторитетнейших научных трудов второй половины 60-х годов, суммировавших итоги изучения российского капитализма25, это признание до последнего времени повторялось, как нечто, не вызывающее сомнений, в различных изданиях26. Следует, однако, заметить, что признание России среднеразвитой капиталистической страной не помешало представителям «нового направления» в изучении социально-экономических предпосылок Октябрьской революции рассматривать
14
российский капитализм лишь в качестве одного из укладов многоукладной экономики страны27.
Лишь недавно против него выступил Е.Г.Плимак на том основании, что В.ИЛенин будто бы относил Россию к странам «"сред-неслабого" развития капитализма», имея в виду его пометку на полях книги Н.И.Бухарина «Экономика переходного периода» (М., 1920)28.
Его убеждение в том, что для обоснования предложенного им пересмотра давно бытующей в историографии оценки уровня капиталистического развития России достаточно сослаться на одно слово, вычитанное им среди ленинских замечаний, само по себе характерно, свидетельствуя о живучести примитивно-догматического мышления. К тому же Е.Г.Плимак, вырвав понравившееся ему слово из контекста, явно не понял его смысла. В своей книге Н.И.Бухарин писал: «Концентрация социальной мощи буржуазии в государственной власти, сросшейся с экономическими организациями капитала, создавала гигантское сопротивление для рабочего движения. Поэтому крах мировой капиталистической системы начался с наиболее слабых народно-хозяйственных систем, с наименее развитой государственно-капиталистической организацией». В связи с этим В.И.Ленин, подчеркнув слова «наиболее слабых», заметил: «неверно: со "среднеслабых". Без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло»29. Следовательно, речь шла не о «среднеслабом» развитии капитализма, как уверяет Е.Г.Плимак, а о «среднеслабых» народно-хозяйственных системах, т.е. таких, где сращивание государственной власти с экономическими организациями капитала не привело еще к созданию механизма «гигантского сопротивления» рабочему движению. Но это не исключало достижения ими «известной высоты капитализма». Именно таково было, по мнению В.ИЛенина, положение в России, выраженному в его помете.
Гораздо более аргументированно выступил против признания России среднеразвитой капиталистической страной К.Функен, посвятивший целую книгу доказательству отсутствия экономических предпосылок Октябрьской революции30. Он тоже не обошелся без цитат, но, кроме того, высказал свои собственные соображения о том, как следует понимать термин «среднеразвитая капиталистическая страна», чего, кстати сказать, мне не приходилось встречать в советской литературе31. Это важно уже потому, что дает необходимую основу для обсуждения точки точки зрения автора.
Разъясняя ее К.Функен пишет; «Конечно, было бы неверным характеризовать царскую Россию как колониальную страну, которая беззащитно подвергалась воздействию империалистических метрополий... Царская Россия не была по своему социально-экономическому статусу страной типа Индии или Китая; в десятилетия перед мировой войной она занимала прочную международную позицию в горнодобывающей промышленности, металлообработке, текстильной промышленности. Если отвлечься от текстильной
15
промышленности, то во всех этих отраслях производство велось на высоком техническом уровне, имелось высокое органическое строение капитала и очень высокая концентрация. С другой стороны, в отношении доходов на душу населения, производства, на душу потребления населения, Россия оставалась далеко позади высокоразвитых стран...» К.Функен полагает, что определение «среднеразвитая капиталистическая страна» применимо к России, если под ним понимать страну, «которая в шкале промышленного развития мира занимала среднее положение — между Китаем, Индией и т.д., с одной стороны, и США, Англией, Германией и т.д. — с другой стороны». Однако, по мнению К.Функена, это противоречит теории Маркса, «согласно которой "капиталистическая страна" — среднеразвитая, высокоразвитая, или же слаборазвитая — это определенное общественное отношение, общественная структура, а не определенная степень развития промышленности»32. Но разве развитие промышленности не выражает изменения общественной структуры? Ведь сам К.Функен видит первый признак «среднеразвитой капиталистической страны» в том, что «такая страна эмансипировалась от своего аграрного воспроизводственного базиса; сельскохозяйственная продукция более не играет роли основного фактора, определяющего экономическое положение страны; конъюктура и хозяйственный цикл страны более не зависят от ежегодного урожая»33.
Кроме этого признака, К.Функен выдвигает еще четыре. Ни один из них, по его мнению, не подходит к России. В отношении первого признака он, безусловно, прав. Но к началу XX в. в мире существовало немного стран, которые действительно эмансипировались от своего аграрного базиса. Это были страны Западной Европы и США. Причем рубеж, когда доля промышленности превысила долю сельского хозяйства в валовом национальном продукте, США перешли в начале 80-х гг. XIX в., а Франция — на исходе того же десятилетия. Скандинавские страны его преодолели в конце XIX — начале XX века34. Соотношение упомянутых долей в России было примерно таким же, как в Австро-Венгрии и Италии.
Второй из предложенных К.Функеном признаков капиталистической среднеразвитое™ общественная структура страны в решающей степени пронизана антагонизмом двух современных классов — наемных рабочих и капиталистов» В России, как он считает, этот антагонизм «между наемным трудом и капиталом еще не стал решающим противоречием»35. И снова К.Функен и прав, и неправ. Действительно, вследствие незавершенности буржуазно-демократических преобразований в стране, ее общественную структуру до февраля 1917 г. «пронизывала» общенародная борьба за уничтожение всех остатков крепостничества и, прежде всего, самодержавия. Но решающим фактором в развертывании этой борьбы стал антагонизм между трудом и капиталом, а ее ведущей силой — пролетариат. На это указывают не только советские, но и многочисленные западные исследования. Теперь уже общепри
16
знанно, что борьба российского пролетариата являлась стержнем общественной жизни страны и важным элементом международного рабочего движения36.
Можно высказать аналогичные возражения и относительно трактовки К.Функеном трех других признаков капиталистической «среднеразвитое™» в применении их к России: здесь еще не сформировались единые, глубоко капиталистические отношения воспроизводства; подвижности капитала мешали не только политические, юридические и культурные препятствия, но и изначальная тенденция крупной промышленности к монополии; царское государство «определяло развитие страны»37. Но главное состоит в том, что предложенные им признаки учитывают контрасты капиталистического развития России, ее социально-экономическая структура не укладывается в его систему координат.
Вопреки мнению, высказанному И.И.Минцем38, западные историки, несмотря на различия во взглядах, в общем отнюдь не склонны преувеличивать успехи капиталистического развития России.
Расчеты А.Гершенкрона39, а затем Р.Голдсмита40 показали высокие темпы развития промышленности в России в конце XIX — начале XX века. С этим согласны все. «Построенные Голдсмитом ряды промышленного производства, — отмечает П.Грегори, — подтверждают вывод Гершенкрона, сделанный им в ранней работе на основе изучения российского промышленного производства, что значительный рывок в выпуске промышленной продукции произошел в середине 80-х годов XIX в. и что коэффициент промышленного роста России превосходил соответствующие показатели передовых промышленных стран в периоды их промышленных революций»41. А.А.Милворд и С.Соул констатируют, что «с 1990 г. промышленный рост России был самым быстрым в Европе»42.
Однако лишь У.Ростоу полагал, что Россия в 1890—1914 гг. прошла стадию «взлета» (take-off), предшествующую по его теории стадии «самонепрерывного роста» (self-sustained growth), характерного для «современного» общества.
А.Каган, отмечавший, что отставание России в области промышленности от промышленно развитых государств было менее значительным, чем в других областях43, вместе с тем высказал мнение, что изменения, происшедшие в экономике России в 1890—1913 гг., не были достаточны для превращения ее из страны преимущественно аграрной в индустриальную44. В.Блэквелл, констатировавший, что предпосылки для «взлета» складывались в России еще в 1800—1860 гг.45, оценивая результаты ее промышленного развития к 1914 г., указал на незавершенность начавшейся индустриализации. По его словам, «русский капитализм только начал созревать»46.
М.Фэлкус прямо поставил под сомнение утверждение У.Ростоу. Он полагал, что на вопрос, миновала ли российская эконо
17
мика к 1913 г. стадию «взлета», «нельзя дать прямой ответ»: «Даже если принять во внимание полезность концепции Ростоу, неадекватность данных не позволяет дать такой ответ. Конечно, по достигнутому Россией к 1913 г. уровню национального дохода на душу населения, она являлась одной из беднейших в мире стран среди великих держав и одним из беднейших государств в Европе». Вместе с тем он признавал, что именно в промышленном развитии Россия достигла самых больших успехов, хотя структура российской промышленности... едва ли была «современной» по сравнению с другими передовыми нациями. И все же, в течение нескольких десятилетий было сделано много. Нельзя дать достаточного объяснения роста российской экономики в период советского режима после 1917 г., не принимая во внимание промышленную базу, созданную царской Россией47. М.Фэлкус следующим образом оценивал то, что «было сделано»: «Россия к 1913 г. имела значительный промышленный сектор. В абсолютных цифрах российский промышленный сектор был пятым в мире после США, Германии, Англии и Франции. У России была также хорошо развитая тяжелая промышленность... Что касается производства продукции на душу населения, российские показатели были гораздо менее впечатляющими». Констатировав, что «по производству промышленной продукции на душу населения США более чем в 10 раз превосходили Россию», он заметил: «Это иллюстрирует, кстати, очень важный вывод: для страны, подобной России, с огромным крестьянским населением, показатели душевого дохода имеют только весьма ограниченную значимость»48.
Наблюдение М.Фэлкуса заслуживает внимания. Действительно, при больших контрастах развития экономики усреднение развитых и отсталых ее компонентов вряд ли проясняет картину. Каков же вывод? Ведь экономика, включая в себя и те и другие компоненты, представляла собой нечто единое.
Сам М.Фэлкус, пытавшийся решить этот вопрос на основе анализа структуры народного дохода России в 1913 г. пришел к выводу, что ее экономика все еще носила «отсталый» ^underdeveloped*) характер49.
Мнение М.Фэлкуса о «полезности концепции Ростоу» и предложенных им критериев определения уровней экономического развития разделяют далеко не все западные историки и экономисты50. Вероятно поэтому, П.Грегори предпринял попытку оценить результаты экономического развития России за 1861—1917 гг., исходя из понятий концепции С. Кузнеца о «современном экономическом росте» (NEG). В соответствии с этой концепцией им были рассмотрены тенденции роста населения, динамики рождаемости и смертности, увеличения валовой и душевой продукции, эволюции народно-хозяйственной и промышленной структур, изменения модели потребления. Вывод его гласил: «Россия после освобождения крестьян демонстрировала довольно высокие темпы роста общего выпуска продукции, не показывая при этом столь же
18
высоких темпов роста выпуска продукции на душу населения из-за высоких показателей роста населения... Низкий темп роста производительности труда в сельском хозяйстве был основным препятствием, сдерживавшим общий темп роста производства. Хотя темпы рождаемости и смертности в России в начале XX в. стали проявлять характерные черты «современного экономического роста», основной тенденцией все же была тенденция быстрых темпов рождаемости, что удерживало темп роста выпуска продукции на душу населения на минимальном уровне. Ограниченные темпы роста производства продукции на душу населения, в свою очередь, влияли на структуру российского выпуска продукции и потребления. Несмотря на решительные структурные сдвиги в 90-е годы XIX в., структура выпуска оставалась примерно той же, что и структура выпуска продукции развитых стран накануне модернизации. Хотя имеются различные мнения относительно структуры российской промышленности, все же может быть выдвинуто в большой мере гипотетическое суждение о том, что различия в структуре российской промышленности и в структурах промышленности передовых стран являлись не очень значительными. Если это положение верно, то «предреволюционная Россия имела своего рода двойственную экономику с очень современной промышленностью и отсталым сельским хозяйством»51.
Создается впечатление, что западные историки, изображая этот неравный брак развитой промышленности и отсталого сельского хозяйства в России, в большинстве своем отдают решающую роль в нем отсталому сельскому хозяйству. Наиболее явно это выразили А.Милворд и С.Соул. «В России, — пишут они, — элементы рабовладельчески-феодального и капиталистического общества продолжали существовать бок о бок, и это не сглаживало их, а, напротив, порождало новые проявления напряжения... Россия была страной крайностей — в климате, в роскоши и в нужде, в примитивном сельском хозяйстве и в самой современной сталелитейной промышленности в Европе... ее население было столь велико и росло столь быстро, что усилия, которые были бы успешными в другом контексте, оказывали малое экономическое воздействие...»52. По мнению О.Крисп, несмотря на то, что в 1913 г. Россия являлась четвертой промышленной державой в Европе и имела по абсолютным показателям значительный индустриальный сектор, в котором было представлено большинство современных фабричных отраслей... структура ее общества, рабочей силы валового национального продукта оставалась характерной для доинду-
стриальной или, в лучшем случае, полуиндустриальной экономи-ки53.
Это, безусловно, верно, если иметь в виду количественное преобладание аграрного сектора в российском народном хозяйстве. Однако, как показали исследования историков-аграрников, этот сектор не был однородно отсталым. В нем все более важную и активную роль стали играть капиталистические отношения. К началу
19
XX в. именно они определяли облик ряда крупных сельскохозяйственных регионов. К тому же в данном случае речь идет о взаимодействии динамичного и статичного элементов. Первый — капитализм в промышленности и сельском хозяйстве России — находился в состоянии развития и обладал значительным потенциалом поступательного движения. На его стороне была сила воздействия на российскую экономику мирового капиталистического хозяйства. Второй элемент — крепостнические пережитки в аграрном строе страны — будучи давно обречен на гибель, существовал лишь благодаря поддержке политической надстройки, которая, впрочем, тоже получала в виде государственных займов помощь извне. Этот элемент не был способен развиваться. Он мог только мешать развитию первого элемента. Его существование тормозило и деформировало эволюцию народного хозяйств, определявшуюся капитализмом.
В этом смысле большой интерес представляет работа Х.Хау-манна «Капитализм в царском государстве 1906—1917 гг. Организационные формы, соотношение сил, баланс достижений в процессе индустриализации»54, в которой он попытался осветить результаты воздействия на развитие капитализма в России со стороны царизма, как формы политического господства «дворян-землевладельцев», олицетворявших собой пережитки крепостничества в экономическом и социальном устройстве страны. Поскольку в России «наряду с высокоразвитой формой капитализма, сохранились «домонополитические» формы в производстве предметов потребления, ранние и докапиталистические формы в мелкой промышленности в сельском хозяйстве, которые все были тесно между собой связаны и пронизывали друг друга», Х.Хауманн пришел к заключению, что делать из этого «среднеразвитый капитализм»... было бы упрощением», ибо при этом не учитывалась бы сложность тогдашней общественной системы и нельзя осветить «совокупность» русского исторического процесса55. Он предложил охарактеризовать российский капитализм как «уродливый» или, может быть точнее, «искалеченный», капитализм (verkriippelter kapitalismus) с государственно-капиталистическими элементами56.
Это довольно удачный «образ». Ведь развитие российского капитализма было действительно деформировано ускоряющим воздействием внешних факторов и тормозящим — внутренних. Но сама по себе констатация факта деформации («искалечения») недостаточна. Необходимо знать ее характер и степень.
Для ответа на такой вопрос многое дает выполненное П.Грегори исследование эволюции российского народного дохода в 1885—1913 гг., представляющее собой высочайший образец профессионализма. Подтвердив, естественно, что для России были характерны значительное преобладание в экономике сельскохозяйственного производства и резкое несоответствие занимаемых ею мест среди других капиталистических стран по абсолютному размеру национального дохода и его сумме в расчете на душу насе
20
ления, это исследование позволило сделать и гораздо менее тривиальные выводы. Некоторые из выводов П.Грегори настолько важны для понимания нашей темы, что я приведу их полностью:
1. «В прежних исследованиях о национальном доходе России темпы роста царской экономики преуменьшались. Ежегодные темпы роста в период российской "индустриализационной эры" (1885—1913) составляли примерно 3,25% (чистый национальный продукт) и 1,7% (чистый национальный продукт на душу населения). Эти данные отличаются от более ранних подсчетов Раймонда Голдсмита, согласно которым темпы роста составляли примерно 2,7% (ЧНП) и 1,25% (ЧНП на душу населения) за тот же период».
2. «Темпы роста царской экономики были относительно высоки с точки зрения мировых стандартов конца XIX — начала XX в. Россия принадлежала к группе стран с наиболее быстро развивающейся экономикой, как США, Япония и Швеция».
3. «Экономический рост и структурные изменения царской экономики в 1885—1913 гг. соответствуют образцу современного экономического роста, который испытали на себе индустриально развитые страны. Я, следовательно, мог заключить, — пишет П.Грегори, — что Россия вступала в эру современного экономического роста в течение периода с 1885 г. по 1913 г. Его процесс был прерван в 1914 г. в связи с началом первой мировой войны».
4. «Представление Александром Гершенкроном экономического развития России "азиатским" по своему характеру является обоснованным в некоторых отношениях и необоснованным в других. Царская Россия начала и завершила индустриализационную эру с относительно высоким уровнем инвестирования, а также государственных расходов и низким уровнем личного потребления для страны с низким доходом. Это явление соответствует модели относительной отсталости Гершенкрона. Однако относительно высокая доля инвестирования не может быть объяснена прямым государственным вмешательством (как в случае с Японией). Поэтому механизм, при помощи которого Россия достигла такого высокого уровня инвестирования на ранней стадии экономического развития, предстоит еще установить. Мнение Гершенкрона о том, что за высокую норму инвестирования были вынуждены "заплатить" русские крестьяне, и его утверждение о низкой производительности российского сельского хозяйства не были подтверждены моими результатами, — отмечает П.Грегори. — Главное расхождение между данным исследованием и концепцией Гершенкрона заключается в трактовке вопроса о производительности российского сельского хозяйства. Я пришел к выводу, что производительность российского сельского хозяйства (и жизненный уровень деревни) была намного выше, чем это допускал Гершенкрон».
5. «Царская экономика хорошо интегрировалась в мировое хозяйство, и колебания уровней цен и производства в значительной мере диктовались "внешними" факторами. Внутренний уровень цен следовал за тенденциями на мировом рынке, а колебания раз
21
меров инвестирования и объемов валового производства были согласованы (очевидно, с некоторым отставанием) с мировыми инвестиционными и производственными циклами. Важнейшая отличительная особенность России состояла в неблагоприятном воздействии революции 1905 г., которое послужило причиной того, что российский экономический цикл вышел из общего хода мирового цикла»57.
Противоречивость капиталистического развития России и неоднозначность его результатов, естественно, порождают расхождения в их оценках. Последние во многом зависят от ракурса рассмотрения проблемы. В условиях существования в России полуфеодальной политической надстройки, помещичьего землевладения и других пережитков крепостничества процессы капиталистического развития происходили нередко в своеобразной феодальной оболочке или принимали необычные, скрытые формы, что мешает установить их подлинный масштаб. Поэтому я хочу присоединиться к словам Р.Гэтрелла: «Соблазн описать дореволюционную Россию как экономически отсталую, очень велик, но это то искушение, с которым следует бороться»58.
Учитывая невероятные контрасты народного хозяйства России, признание ее среднеразвитой капиталистической страной, как бы приводившее к одному знаменателю, совершенно несовместимые, взаимоисключающие свойства российской экономики, имело, на мой взгляд, познавательный смысл лишь в выявлении места России в ряду стран, вступивших на путь капиталистического развития.
В последнее время при сравнительной характеристике российского капитализма стала использоваться идея "эшелонирования" мирового капиталистического развития. Она привлекла к себе внимание советских историков еще в 60-е годы. К ее осмыслению применительно к истории России первым обратился тогда К.Н.Тарновский. В 1964 г. он опубликовал в журнале «Вопросы истории» статью, в которой поделился своими соображениями о том, что дает книга А.И.Левковского «Особенности развития капитализма в Индии» (М., 1963) для понимания процессов социально-экономического развития пореформенной России59. Два обстоятельства, на мой взгляд, предопределили обращение К.Н.Тар-новского к этой книге. Первое — это отмеченные уже диспропорции в изучении развития мирового капитализма в советской историографии; в то время как разработка экономической истории стран Европы и Северной Америки второй половины XIX — начала XX в. почти полностью прекратилась, востоковедческие ис-торико-экономические исследования, получившие широкий размах, принесли чрезвычайно интересные результаты. Они, естественно, обратили на себя внимание. Второе обстоятельство — опубликование в конце 50-х — начале 60-х годов ряда трудов, которые, показав особую живучесть крепостнических пережитков в аграрном строе России и специфическую роль государства в ее эконо
22
мическом развитии вызвали повышенный интерес к особенностям российского капитализма, отличавшим Россию от капиталистических стран Запада60.
Отметив в своей статье «много общих черт в развитии капитализма в современной Индии и в России второй половины XIX столетия», К.Н.Тарновский высказал мнение, что основной вывод А.И.Левковского «о наличии существенных отличий в развитии капитализма в двух крупных категориях стран — метрополиях, с одной стороны, и зависимых государствах — с другой», «несколько суживает сферу капиталистических государств с охарактеризованным им на примере Индии типом самостоятельного развития капитализма», поскольку «охарактеризованные в его книге особенности развития капитализма относятся не только к бывшим колониальным и полуколониальным государствам, а и к странам позднего капитализма вообще»61.
Спустя почти десятилетие, К.Н.Тарновский следующим образом сформулировал свои наблюдения: «Главный результат сравнительно-исторического анализа сводился к выводу о двух типах стран со сходными чертами капиталистической эволюции. К первому относятся страны раннего, ко второму — позднего капитализма. Главная особенность капиталистической эволюции стран второго типа заключается в том, что они не знали четко выраженного капитализма «свободной конкуренции». В капиталистическую стадию они вступили при наличии весьма значительных остатков феодализма, тормозивших социально-экономическое развитие; создание системы крупнопромышленного производства происходило с существенными нарушениями «классической» последовательности (мелкотоварное производство — мануфактура — фабрика — паровой железнодорожный и водный транспорт) и более быстрым темпом; последнее обстоятельство объясняется активным вмешательством государства в сферу экономики, с одной стороны, и массовым притоком иностранных капиталов — с другой; наконец, одним из результатов такого пути складывания системы крупнокапиталистического производства было возникновение весьма значительного государственно-капиталистического сектора в экономике страны, явления, почти совершенно не известного странам первого типа»62.
Наряду с таким давлением мира на страны «раннего» и «позднего» капитализма, с включением в число последних, наряду с Россией и Японией, полуколоний и колоний, которое представляло собой один из постулатов «нового направления» в изучении социально-экономических предпосылок Октябрьской революции, в литературе 70-х годов высказывались и иные взгляды.
И.Ф.Гиндин полагал, что «процессы утверждения капитализма стран Европы и единичных неевропейских стран... складывались в три общих типа: западно-европейский, среднеевропейский и российско-японский». При этом он обращал внимание на ряд общих черт, которые, будучи присущи второму и третьему типам, отли
23
чал и их от первого типа: использование сложившегося «в опередивших странах» опыта «машинного производства, технической и хозяйственной организации»; ограждение внутреннего рынка «посредством таможенных пошлин от конкуренции со стороны про-мышленно развитых держав», обеспечивавшееся политической независимостью стран второго и третьего типа; осуществление перехода к капитализму «не революционным, а "эволюционным" путем — трансформацией социальной структуры и политического строя при незавершенных буржуазных революциях»63. Но это обуржуазивание, по его мнению, зашло в странах второго типа дальше чем третьего, следствием чего были отличия между ними в экономической роли государства64.
Отмечая, что «процесс перенесения новых производств в Россию и Японию» «ничем в главном не отличался от тех же несколько более ранних процессов в Центральной Европе и США», И.Ф.Гиндин писал: «Совершенно по-иному складывались взаимоотношения между промышленно развитыми странами и их колониями и лишь формально политически независимыми странами Азии и Латинской Америки. Все они были лишены возможности оградить свой внутренний рынок таможенными пошлинами от "ненасильственного" проникновения иностранных товаров. Здесь передовой капитализм великих держав приводил к разложению докапиталистических отношений, усиливал старый "средневековый капитализм" — торговый и ростовщический капитал — и использовал колонии и полуколонии как свои экономические придатки»65.
Мной Россия включилась в число стран, совершивших свой переход к капитализму как бы во «втором эшелоне», когда его победа в нескольких передовых государствах приобрела уже необратимый характер, и он стал распространяться вширь, вовлекая в свою орбиту отставшие страны66. Этот «второй эшелон» составили, как мне представлялось, страны, которые в условиях формирования мировой системы капитализма оказались способны использовать «пример и помощь» извне для ускорения капиталистического преобразования их народнохозяйственных систем. Важнейшие общие свойства стран «второго эшелона» сводились, на мой взгляд, к наличию необходимых внутренних предпосылок, обеспечивающих возможность восприятия внешних ускоряющих воздействий, и сохранение политической независимости, ограждающей от тормозящих влияний окружающей международной среды.
Примечательно, что против отождествления процессов утверждения капитализма в политически зависимых странах (полуколониальных и колониальных) и в России выступили специалисты по проблемам «третьего мира»67. Именно ими была предложена концепция трех эшелонов мирового капиталистического развития68, которая стала применяться и для определения места российского капитализма69, — деление стран на эшелоны. Согласно этой кон
24
цепции, очень близко к рассмотренному выше первоначальному варианту ленинской «картины дележа мира», где полуколонии и колонии объединены в одну группу.
Интересная интерпретация концепции трех эшелонов применительно ее к России дана И.И.Долуцким. «Общества первого эшелона, — пишет он, отличает самопроизвольное зарождение и развитие капиталистических отношений в недрах феодального общества. Решающую роль в развитии играют внутренние факторы, внешнее воздействие оказывает ускоряющее влияние, однако не носит принципиального характера»70.
Страны второго эшелона вступают на путь капитализма, по определению И.ИДолуцкого, с конца XVIII в. и до 60—70-х гг. XIX в., отстав от стран первого эшелона «на целую фазу развития». «Отсюда — догоняющий характер, который означает не просто неравномерность модернизации, а скачкообразность развития, ведущую к разрывам между различными структурами общества... — продолжает он. — Поскольку отдельные формационные предпосылки капитализма (прежде всего социально-экономические) здесь выражены слабо, а какие-то (политические и правовые) могут долгое время вообще отсутствовать, то недостроенные элементы начинают изменяться при недостаточности или даже отсутствии внутренних базисных сдвигов, под влиянием внешнего "демонстрационного эффекта". Огромную роль в странах эшелона играет государство, выступающее не только инициатором капиталистических преобразований (революции сверху), но и системообразующим фактором»71.
«Страны третьего эшелона — поясняет далее И.И.Долуцкий, — вступили на капиталистический путь в конце XIX — первой половине XX в. К началу XX в. они находились на достаточно низком уровне капиталистического развития или же вообще такового не имели. В это время они подверглись мощному деформирующему воздействию мировой системы капитализма прежде всего в лице его центров. Следует отметить, что в развитии эшелона решающую роль играли внешние факторы, поэтому страны, входившие в него, получили название обществ зависимого капитализма. Капитализм здесь либо не вызревает на собственной основе и привносится извне, либо вторжение передовых форм капитализма прерывает нормальную эволюцию национальных форм капитала и заставляет функционировать по законам "центров"... Зависимость носит здесь структурный характер — извне внедряются производительные силы и соответствующие им производственные отношения, которые не уничтожают зависимость, а воспроизводят ее на более высоком уровне». «Она здесь выступает в качестве силового магнитного поля, которое постоянно поддерживает (в деформированном виде) весь тот комплекс особенностей развития стран, получивших расширительное название "Восток". Ни одна из стран второго эшелона не знала ни структурной, ни "силовой" зависимости. Как не знала и особой многоукладное™ экономики, когда
25
сосуществуют часто не связанные между собой уклады, среди которых ни один не занял ведущего положения, не сумел заставить работать на себя другие уклады»72.
Возражая с этих позиций против допускавшегося сторонниками «нового направления» «переноса отдельных закономерностей и особенностей развития капитализма стран III эшелона на предреволюционную Россию», И.И.Долуцкий высказывает мнение, что имеющиеся с учетом эшелонного развития мирового капитализма, позволяют «указать на ошибки, допущенные М.Я.Гефтером, К.Н.Тарновским, П.В.Волобуевым в конце 60-х — начале 70-х годов и сохранившиеся, к сожалению, в последней книге П.В.Во-лобуева»73. Он следующим образом обосновывает свое мнение: «Представляется некорректным обращение к опыту и закономерностям развития "освободившихся от колониальной зависимости стран Азии и Африки" в вопросе о формировании капиталистического производства, соотношения укладов, аграрной эволюции. Сам подход к многоукладности как характеристике целого, опирающийся на единую специфику стран II и III эшелонов как стран «молодого капитализма», свидетельствует об отказе от учета принципиальных особенностей именно стран Азии и Африки. Некоторые общие моменты, несомненно, имеются, однако, российский вариант не менее нетипичен для Востока, чем классический — для России»74.
Как полагает И.И.Долуцкий, «обратив внимание на ряд общих социологических закономерностей, объединяющих страны II и III эшелонов как страны вторичного капитализма, новое направление обошло закономерности развития в среднеразвитых странах»75. В частности, ему «представляются необоснованными» «утверждения П.В.Волобуева о многоукладности экономики России нач. XX в. как деформирующем развитие капитализма факторе, о неразвитости и придавленности капиталистических отношений в сельском хозяйстве докапиталистическими, а также его вывод «о зависимом характере российского капитализма». Он считает, что в том смысле, в каком термин «зависимость» истолковывается применительно к странам третьего эшелона, «Россия зависимой страной не являлась»: «В России, как и в других странах периферийной Европы, развитие шло не столько под воздействием внешних импульсов, посылаемых центрами империализма, сколько в результате реализации внутренних закономерностей, хотя и наблюдалась их известная деформация. Зависимость эту можно представить формулой "а + в", где первое слагаемой (постоянно растущее) — роль и значение внутренних факторов, второе (постепенно сокращающееся) — удельный вес факторов внешних. Благодаря этому мог сокращаться разрыв между странами группы и ведущими державами, а разнообразные формы капитализма произрастали на национальной основе»76.
И.Беренд и Д.Ранки на основе изучения капиталистического развития стран европейской периферии в XIX в. пришли к выводу
26
о трех вариациях такого развития: «Для хозяйств стран Балканского и Иберийского (Пиренейского. — В.Б.) полуостровов влияние центра с развитой промышленностью не оказалось стимулом систематического роста преобразования хозяйств. Наоборот, для этих стран характерны тенденции искаженного развития, консервирующего отсталость. В случае же Скандинавии рост экспортного сектора, приспособившегося к рынкам Запада с развитой промышленностью, превратился в основной источник стремительного роста и преобразования экономики стран в целом, не в последнюю очередь благодаря удельному весу в национальном хозяйстве заинтересованных в развитии отраслей промышленности, характеру их технологий, их перспективам развития. В результате многостороннего и общего развития этого района он перестал быть периферией и в качестве равноправного партнера интегрировался с центром хозяйственного развития. Италия, Венгрия, Россия — несмотря на сильные расхождения между ними — представляли собой переходные типы. В результате подъема внешней торговли и ввода иностранного капитала в этих странах ускорилось экономическое развитие, автономные силы экономики этих стран также мобилизовались, причем при наличии элементов приспособления и подчиненности к экономике развитого европейского центра, или даже вопреки этому. Хотя эти страны и не были способны вырваться из периферийного состояния, тем не менее они также вступили на путь самостоятельного развития»77. Специальные исследования, посвященные России, как отечественные, так и зарубежные, в общем подтверждают это наблюдение.
Пережив во второй половине XIX в. глубокие качественные изменения в своем экономическом строе, Россия вступила в новый век со сложившейся на новых, капиталистических основаниях региональной и отраслевой народно-хозяйственной структурой, которая в дальнейшем не претерпела каких-либо существенных изменений.
Исследования И.Д.Ковальченко и Л.И.Бородкина, имеющие целью выявления аграрной и промышленной типологии 50-ти губерний Европейской России78, позволяют произвести ее районирование по характеру и уровню экономического развития.
В центре Европейской России мы видим индустриально-аграрный район, образованный пятью губерниями: Московской, Владимирской, Тверской, Ярославской и Костромской. Развитая промышленность, в которой преобладало текстильное производство, сочеталась здесь с крайне отсталым земледелием и прогрессировавшим животноводством, что свидетельствовало о подчинении капиталистической перестройки деревни потребностям города.
Район, который составляли Петербургская губерния и Прибалтика, характеризовался высоким уровнем развития как многоотраслевой обрабатывающей промышленности, так и сельского хозяйства. Эта черта была наиболее присуща Эстляндской и Лиф-ляндской губерниям. В западной части района (Курляндской гу
27
бернии) преобладало сельское хозяйство, в восточной (Петербургской), наоборот, доминировала промышленность, а сельское хозяйство здесь сочетало черты как прибалтийских, так и центрально-промышленных губерний.
Еще одним районом, совмещавшим процессы развития крупной промышленности и капиталистического сельского хозяйства, был Юг России. Его индустриально-аграрную сердцевину составляла Екатеринославская губерния, превратившаяся в крупнейший центр каменноугольной промышленности, черной металлургии и металлообработки. А периферия района, образуемая Таврической, Херсонской, Бессарабской, Подольской, Полтавской, Харьковской губерниями и Донской областью, носила аграрно-индустриальный характер. Причем в восточной части района (Херсонская, Таврическая и Екатеринославская губернии, Донская область), где помещичье землевладение не играло большой роли, получило широкий размах бурно развивавшееся капиталистическое земледелие крестьянского типа. На севере и западе (Харьковская, Полтавская, Подольская, Бессарабская губернии) буржуазная эволюция деревни в большей мере тормозилась пережитками крепостничества. Развитие промышленности на территориях Харьковской, Херсонской и Таврической губерний, а также Донской области, примыкавших к Екатеринославской губернии (добычи железной руды и угля, металлургии, металлообработки и машиностроения), представляло собой как бы процесс расширения индустриального центра района. На остальных территориях, где преобладала пищевая промышленность, ее специализация обусловливалась по преимуществу характером земледелия. Отсюда развитие свекло-сахар-ного производства на северо-западе района и мукомольно-крупя-ного — на юго-востоке.
Аграрно-индустриальный район, который составляли (Саратовская, Самарская, Казанская и Оренбургская губернии), также характеризовался тем, что рост промышленного производства специализировавшегося на переработке продуктов земледелия и животноводства, был непосредственно связан с быстро развивавшимся по-капиталистически сельским хозяйством.
Таковы экономические районы Европейской России, капиталистическое развитие которых достигло наиболее высокого уровня. За их пределами отдельные крупные промышленные центры были окружены территориями, где преобладало отсталое, отягощенное пережитками крепостничества земледельческое хозяйство.
Произведенное мной на основе результатов исследований И.Д.Ковальченко и Л.И.Бородкина районирование Европейской России по уровню капиталистического развития, входящих в нее губерний, носит сугубо ориентировочный характер. Оно нуждается в дальнейшей разработке и уточнениях, диктуемых прежде всего тем, что промышленная перепись 1900 г. не учитывала ряд категорий российской промышленности, в том числе горной. С ее учетом следует выделить также старейший в России Уральский аграр
28
но-промышленный район (прежде всего, Пермскую область), где горно-заводская промышленность, сложившаяся еще в дореформенное время и обремененная массой остатков крепостничества, была неразрывно связана с латифувдиальньш сельским хозяйством.
За пределами Европейской России на Западе — в Царстве Польском, наряду с четко географически локализовавшимися отраслями промышленности — текстильной (Лоздь — Пабянице — Эгеж), горно-металлургической (Сосновец — Домброва) и металлообрабатывающей (Варшава), связанными с деревней только через потребительский рынок, повсеместное развитие получили отрасли промышленного производства, становление и рост которых непосредственно отражали процесс товаризации сельского хозяйства: винокуренная, свеклосахарная, мукомольная, лесоперерабатывающая . Европейская Россия и Царство Польское давали свыше 9/10 общероссийских сборов зерновых и столько же — промышленной продукции. Остальные территории России, вовлекаясь в своем экономическом развитии в общероссийский, а отчасти и мировой рынок, все больше ориентировались на потребности метрополии и заграничный спрос. Они формировались как поставщики ископаемых и сырья, продуктов животноводства и земледелия. И хотя этот процесс находился еще в начальной стадии, он уже привел к образованию такого гигантского нефтедобывающего и нефтеперерабатывающего центра, как Баку, развитию хлопководства и хлопкоочистительной промышленности в Средней Азии, возникновению молочного животноводства и маслоделия в Западной Сибири, росту добычи золота в Восточной Сибири и т.д.
По данным переписи населения 1897 г. жители России подразделялись по своим занятиям на следующие группы (в млн).
1. Сельское хозяйство 93,7 (78,9%)
2. Промышленность и транспорт 14,2 (12,0%)
3. Торговля и услуги 10,8 (9,1%)
Итого производительное население 118,7 (100,0%)
4. Непроизводительное население 6,9
Всего 125,6
Разделив третью группу между первыми двумя и получив максимально упрощенную картину «разделения общественного труда как основы всего товарного производства и капитализма в России», В.ИЛенин заключил: «Из этой картины ясно видно, с одной стороны, что товарное производство вполне прочной ногой стоит в России. Россия — страна капиталистическая. С другой стороны, отсюда видно, что Россия еще очень отстала, по сравнению с другими капиталистическими странами, в своем экономическом развитии»79.
29
